Женские зимние меховые шапки - № 2018 05 02 филес алпина рех 1 йс филес алпина рех 1 цсс филес йс ластпацк йс
– Значит, человек? – прошептала Ефросинья и поделилась камнями с подругой.
Как-то теплым (по местным меркам) июньским вечером, когда сумерки на всех
основаниях могли считаться поздними и грозили вот-вот обратиться ночью, Карамбу
с луком наперевес, привычно провожаемый серией крестных знамений, отсылаемых ему
в спину стоящей на крыльце Авдотьей, ступил в абсолютно ночную чащу (в лесу-то
ведь ночь наступает чуть раньше). Вдруг, недалеко от опушки, чуть ли не из-под
ног выскочил совершенно белый зверь и, прошмыгнув справа налево, скрылся в
высоких папоротниках. Все произошло столь стремительно, что об изготовке к
выстрелу не могло быть и речи. Карамбу успел лишь признать животное. «Заяц.
Белый заяц!» – в ужасе прошептал он. Карамбу отлично помнил народную ангольскую
примету: если твой путь перебежит белый заяц – вперед дороги нет. Но пойти по
пути суеверия – значит вернуться домой ни с чем. С другой стороны – заяц
действительно был абсолютно белым – от ушей до хвоста, и эту нескромную вопиющую
белизну не в силах была скрыть даже ночь! Наконец, поразмыслив над этим немного,
Жоан Антуан предположил, что, возможно, старая ангольская примета здесь, в
России, бессильна. Ведь духи, дающие знаки, здесь тоже другие, хоть и не менее
опасные. А может быть, здесь белый заяц и вовсе – к удаче? Так, ободрив себя
этой смелой гипотезой, Карамбу продолжил путь.
Быдло молча повернулся к товарищу, и пристально на него посмотрел. Сначала в
глаза, потом в подбородок, и снова в глаза. Гипноз возымел свой эффект, Ойойой
как-то сразу смутился и поспешил объяснить:
Солнце еще не успело подняться высоко, но все говорило за то, что день будет
жарким. Достигнув калитки, Ефросинья выкрикнула имя подруги и вошла во двор. Во
дворе Авдотьи не было. Там ее встретил Карамбу, он приветливо улыбнулся, кивнул
и почти без акцента сказал: «Здравствуйте!». Жоан Антуан стоял у разделочного
пня, в левой руке он держал ногу животного, в правой руке был топор. Из-под ног
его остекленевшими глазами взирала на Ефросинью недавно отделенная от туловища
голова Кони.