Женские зимние меховые шапки - № 2016 09 01 паге 3 филес йс валидатион йс
А душа вожделела иного…
Крис, не вставая с кровати, завела руку за спину, расстегнула бразильской
расцветки лифчик, а затем, энергично подвигав плечами, будто исполнив короткий
ритуальный танец своего народа, позволила соскочить тому на пол, обнажив
арбузообразные груди с огромными темными пупырчатыми сосками. Тем временем
Ботанику удалось разделаться с джинсами, однако трусы по-прежнему были на нем.
Взглянув на него, Крис улыбнулась, привстала и стянула свои панталоны,
нагнувшись так, что груди ее, едва не достигнув пола, на этот раз напомнили два
гигантских баклажана. Освободившаяся при этом генитальная растительность,
растущая как на лобке, так и на ногах, поразила Ботаника своим пышным обилием.
Однако отступать было некуда, Ботаник избавился от семейников и сделал шаг к
ложу. Крис легла на спину и разверзла ноги, обнаружив мясистое лоно с множеством
складок, уходящих подобно бесконечной спирали в затягивающий тоннель
предначертанного пути. Подойдя вплотную, Ботаник вгляделся в черную вагинальную
бездну и зачарованно замер. Ему показалось, что гигантская вульва, дважды
чавкнув (как бы прокашлявшись), сипло с надрывными интонациями прохрипела: «Что
же ты сделал, Коля? Кто же теперь ты по сути-то, а?..». «Да что за муть?» –
успел подумать он, как кто-то схватил его за член. «А-а, попался!» – хищно
прорычала Крис (конечно же, это была она, ведь здесь кроме них никого и не
было). Она сочла это настолько смешным, что тут же разразилась оглушительным
смехом.
Утреннее пение петухов отозвалось в груди Ефросиньи Босовой смутной тревогой.
Удостоверившись, что в огороде никого нет, Ефросинья пробежала вверх по улице
метров сто, затем, вниз метров двести, и, наконец, опрометью помчалась к самой
дальней, стоящей чуть на отшибе, избе – оповестить подругу о ночной пропаже. А
может, и, чем черт не шутит – Маугли ейный что-нибудь видел? На бегу Ефросинья
не переставала голосить: «Кони! Ко-ни! Кооо-ниии!». Но взывала она не к взрослым
самцам лошадей. Так звали любимца семьи (а особенно дочки Настеньки) – верного
пса-дворнягу, кличку высмотрел по телику муж Игнат. Днем Кони сидел на цепи, а
ночью свободно гулял в огороде. Самоволки случались и раньше, но к завтраку Кони
с довольным и слегка виноватым видом всегда возвращался…
Дней шесть спустя Жоан Антуан пришел в себя телом, да и психически пообвыкся.
Без денег и документов вернуться на родину, или хотя добраться в Москву – было
сложно. К тому же последнее железнодорожное путешествие оставило в его душе
неизгладимый след. И теперь стук колес проходящего поезда отзывался в
африканской груди идентичным по темпу сердцебиением. Чтобы снова ступить на
Дорогу Смерти (а иначе железнодорожный маршрут Москва – Санкт-Петербург он для
себя и не называл) требовалось нечто большее, чем обретение физических сил. Да и
добрая Авдотья привязалась к несчастному, найдя, наконец, применение
накопившейся женской заботе. Вот так и зажили они вдвоем, Жоан и Авдотья, в
русской деревне, в сердце тверских чащоб.