Женские зимние меховые шапки - № 2016 03 16 паге 2 филес йс аб мин йс
– И народ, разрешивший пришельцам сегодня топтать его землю, завтра может и
вовсе исчезнуть! – подхватил Ойойой.
Уж больше года минуло, когда морозным субботним мартовским утром две жительницы
деревни Красные Удцы (Тверской губернии) – Авдотья Кулакова и Ефросинья Босова,
собирая хворост в кустах, растущих вдоль Октябрьской железной дороги, наткнулись
на нечто совершенно удивительное и досель небывалое в этих весьма богатых
живностью краях. Сперва их внимание привлек звук, похожий в равной мере как на
человеческий стон, так и на звериный рев. Услышав его, женщины замерли и
переглянулись. Вой доносился спереди метрах в тридцати, а кто, да что – за
ветвями не видно. Вдруг под кустом, хранившем тайну неясного существа, возникло
какое-то шевеление, треснули одна или несколько веток, а в просвете у самой
земли показалась на миг голова, но тут же пропала. От неожиданности женщины
отскочили назад, при этом Ефросинья споткнулась о санки с хворостом и села в
сугроб. И тотчас воскликнула:
Тем временем настоящая весна пришла в Красные Удцы. Лес наполнился
разнообразными звуками, словно звери и птицы всех мастей наперебой зазывали к
открытию охотничьих забав. Жаль только вот – карабин, найденный с костями
Федота, забрал с собой участковый. Сперва забирать не хотел, но, не добившись от
молодой вдовы тепла и ласки, все же забрал – Авдотья прав на карабин не имела.
Однако находчивый Карамбу изготовил из орехового дерева весьма недурной лук,
снабдив его тетивой из рыболовной лески. Смастерить стрелы, используя дерево,
гвозди, гусиные перья и проволоку, было и того проще. Так и стал добывать – то
зайца к утру принесет, а то птицу какую. А однажды духи красноудских дубрав
даровали ангольскому охотнику молодого кабанчика. В результате удачного выстрела
стрела через глаз вошла прямехонько в мозг, обеспечив лесному поросенку
мгновенную и, к счастью, безболезненную смерть. Охотиться Жоан Антуан
предпочитал по ночам, темнота – маскировке подспорье.
Утреннее пение петухов отозвалось в груди Ефросиньи Босовой смутной тревогой.
Удостоверившись, что в огороде никого нет, Ефросинья пробежала вверх по улице
метров сто, затем, вниз метров двести, и, наконец, опрометью помчалась к самой
дальней, стоящей чуть на отшибе, избе – оповестить подругу о ночной пропаже. А
может, и, чем черт не шутит – Маугли ейный что-нибудь видел? На бегу Ефросинья
не переставала голосить: «Кони! Ко-ни! Кооо-ниии!». Но взывала она не к взрослым
самцам лошадей. Так звали любимца семьи (а особенно дочки Настеньки) – верного
пса-дворнягу, кличку высмотрел по телику муж Игнат. Днем Кони сидел на цепи, а
ночью свободно гулял в огороде. Самоволки случались и раньше, но к завтраку Кони
с довольным и слегка виноватым видом всегда возвращался…